ИФХЭ РАН

Первым, с кем я познакомился, придя в лабораторию, был молодой кандидат наук Юра Полукаров – он стал руководителем моей дипломной, а потом и диссертационной, работы. Я познакомился со специалистами по рентгенофазовому анализу Володей Моисеевым и Зоей Семеновой (они тогда еще не имели ученой степени), а потом и с Ксенией Михайловной Горбуновой.

НОВАЯ ЗАВЕДУЮЩАЯ ДЛЯ НОВОЙ ЛАБОРАТОРИИ

Лаборатория строения поверхностных слоев была образована в ИФХ АН СССР в 1962 году, буквально за несколько лет до моего прихода в Институт. Тогда один за другим покинули этот мир академик В. А. Кистяковский, руководивший Коллоидо-электрохимической лабораторией (вокруг которой вырос наш Институт), и профессор П. Д. Данков, руководитель структурной лаборатории. Кистяковскому тогда было уже далеко за 80, а Данков умер нестарым, лет пятидесяти с небольшим. Он умер от опухоли, возникшей на облученном месте. В то время не до конца осознавали опасность радиоактивности, и, говорят, он, понимая, что уран — очень ценная вещь, не мог его оставить в сейфе и носил во внутреннем кармане.

Осиротевшие две лаборатории соединили в одну, и руководить ею назначили вдову профессора Данкова – профессора Ксению Михайловну Горбунову.

Ксения Михайловна была чуть ли не единственной беспартийной заведующей лабораторией. Возможно, поэтому при первой возможности, в 1973 году ее освободили от этой должности. Ей было всего 68 лет. Она была к этому не готова и перенесла очень тяжело.

КСЕНИЯ МИХАЙЛОВНА В ЖИЗНИ

Ксения Михайловна была личностью неординарной. Она была очень полная, ходила и говорила медленно. Я один из немногих, кто помнит ее царственную осанку начала 60-х. Волосы Ксения Михайловна собирала в пучок и носила просторные платья. На работу она приезжала на такси – преодолеть дорогу от метро до института ей было очень тяжело. К тому же, станцию метро Ленинский проспект открыли только в октябре 1962 года, а до того добираться с 1-й Мещанской (проспект Мира), где она жила, до Ленинского проспекта надо было на перекладных. Московские таксисты ее знали, поэтому ей нужно было только выйти и поднять руку.

В институте специально для нее переоборудовали грузовой лифт, чтобы можно было подняться на второй этаж до библиотеки. Потом до лаборатории ей надо идти по лестнице еще один этаж. Кабинет ее находился в конце того самого коридора, где тогда (и сейчас) располагалась лаборатория.

Когда она была моложе, она любила пропустить рюмочку коньяку, а если видела летом цистерну с пивом (во времена СССР пиво, квас, молоко, керосин, а на юге еще и сухое вино, продавали прямо из автоцистерн), шла туда. Как только подъезжала цистерна, быстро собиралась очередь. В ней стояло человек 20-30 мужчин, они галантно пропускали даму вперед, и Ксения Михайловна, с удовольствием и не спеша, элегантно отставив ногу, выпивала кружку. С собой Ксения Михайловна часто носила маленькие карманные издания детективов на иностранных языках и читала их в дороге. Она хорошо владела английским, французским и немецким.

Жила Ксения Михайловна в трехкомнатной квартире на 1-й Мещанской улице (в наше время - Проспект Мира). Сын ее — Павел Павлович Данков – был очень талантливым математиком, специалистом по дискретной математике. К сожалению, он рано умер. Я несколько раз бывал у нее дома. Сначала квартира была запущенной, потом целый год ей делал ремонт один художник. Он сделал прекрасную работу. Все двери были оформлены художественно. В столовой под потолком он расписал бордюр. Ксения Михайловна рассказывала, что художник ее спросил: «У Вас есть красивый праздничный чайный сервиз?» У Ксении Михайловны был такой сервиз - Ломоносовского (Императорского) фарфорового завода, с лошадками, игрушками, невероятно красивый. И бордюр был расписан так, чтобы рисунки гармонировали с росписью сервиза.

Каждые пять лет в лаборатории праздновали ее дни рождения, в последние годы — в ее квартире, а до того — на даче. Дача у нее была в Семхозе (поселок на Ярославской железной дороге перед Сергиевым Посадом), бревенчатый дом на улице Профессорская. Подарки к юбилеям мы делали своими руками. Я один раз сам отливал из бронзы ей сувенирный браслет.

НАУЧНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

Ксения Михайловна Горбунова закончила Ленинградский политехнический институт. Она была одной из первых сотрудниц Кистяковского: в 1930 году Ксения Михайловна пришла аспиранткой в организованную в 1929 году в Ленинграде Коллоидо-электрохимическую лабораторию, с которой и начался наш Институт. Свою докторскую работу по кристаллизации Ксения Михайловна подготовила к 1936 году и стала одним из самых молодых профессоров химии. Одним из оппонентов ее диссертации был директор Берлинского института Макса Планка профессор Странский – классик в этой области.

Ксения Михайловна была крупнейшим в СССР специалистом по электроосаждению металлов и была соавтором многих выходивших тогда работ. Она руководила работами Полукарова в этой области и затем передала ему руководство этим направлением.

Также она занималась взаимодействием поверхности, в первую очередь поверхности полупроводников, с газом, например, фтором. Для этих экспериментов в Лаборатории создали сверх-чувствительные весы, одни из самых чувствительных в мире. В камере подвешивался образец германия или кремния, и затем туда запускался фтор. На поверхности образца конденсировалась тончайшая пленка фторида, и вес менялся на нанограммы. Ксения Михайловна очень любила работать с микроскопом.

У нее есть интересная работа — рост металла из электролита, совмещенная с киносъемкой через микроскоп. Была сделана ячейка, в которой развивался процесс; на место роста был нацелен микроскоп, к которому подсоединена кинокамера. Был снят фильм (это было сделано в 50-е годы, еще до моего прихода в лабораторию), в котором очень хорошо видно, как слоями происходит рост металла.

Ксению Михайловну тогда очень интересовало, моноатомные эти слои или полиатомные. В ее лаборатории первыми увидели, что слой распространяется полиатомно, толщиной в несколько сотен атомов, и образует ступеньку. Дальше возникает терраса, и затем опять ступенька. Как будто ручеек течет, и на его поверхности образуются не волны, а ступеньки.

Этот механизм группирования изучали и у нас, и за рубежом. Объяснил механизм группирования Александр Александрович Чернов из Института кристаллографии. Вместе с Ксенией Михайловной они подготовили перевод книги Макса Фольмера о кинетике фазовых переходов.

В то время, когда я с ней работал, Ксения Михайловна больше всего интересовалась химико-каталитическим выделением металлов. Это процесс восстановления ионов металлов на каталитической поверхности без электрического тока. Он был открыт в Англии в конце первой половины 20 века. По-английски он называется electroless plating. В основном восстанавливают никель, кобальт и сплавы металлов с небольшим количеством восстановителя, например, никель-фосфор, никель-бор. Свойства таких сплавов сильно отличаются от свойств чистого металла. Ксения Михайловна много занималась изучением этого процесса и свойств таких покрытий.

Самое интересное, на мой взгляд, что ей удалось сделать в химическом никелировании — опыты, проведенные с тяжелой водой. В этих процессах, кроме металла, выделяется водород. Для того, чтобы выяснить механизм процесса, надо было узнать, водород выделяется из воды или из восстановителя (потому что восстановитель - водородсодержащее вещество, например, гипофосфит NaH2PO2 или борогидрид BH3). Работая методом меченых атомов, Ксения Михайловна и ее сотрудники показали, что половина водорода выделяется из воды, и половина — из восстановителя.

Ксения Михайловна изучала магнитные свойства выделившихся сплавов, которые сильно зависят от концентрации фосфора. Меняя условия, удавалось получать покрытия с различным содержанием фосфора — от 1 процента до 15. Оказалось, что покрытия, содержащие до 10% фосфора — магнитные, а при дальнейшем увеличении содержания фосфора они резко становятся немагнитными. Это связано с тем, что при таких концентрациях покрытия становились бесструктурными. Сейчас бы сказали, что они становились «нанокристаллическими», но тогда не было такого слова.

Занимались в ее лаборатории твердостью этих покрытий, тепловыми свойствами, температурой плавления и др. У химического никелирования есть много возможностей для применения в промышленности.

ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Ксения Михайловна была очень принципиальным человеком. Так, она очень гордилась тем, что в 1949 году не подписала письмо в «руководящие органы» против Фрумкина (инспирированное и составленное несколькими профессорами ИФХ и МГУ). Тогда подобных писем было немало. Я держал в руках это письмо – один из экземпляров хранился у Ксении Михайловны и попал ко мне, когда в 1990 году я разбирал бумаги после ее смерти). Это был форменный донос, страницах на десяти. Письмо это я потом отдал Полукарову по его просьбе; не знаю, сохранил он его или уничтожил. Боюсь, что последнее. Пострадал тогда не только Фрумкин, но были уволены многие сотрудники Института. Фрумкин был отстранен от руководства институтом, впоследствии ему удалось выделить свой отдел в самостоятельный институт электрохимии, а заведующий отделом катализа Рогинский был вынужден уйти с небольшой лабораторией в Институт химической физики, к Семенову.

КСЕНИЯ МИХАЙЛОВНА В РАБОТЕ

Физико-химическое чутье у Ксении Михайловны было безошибочное. Если во время доклада на семинаре кто-то делал «ляп», то она это замечала первой. Книгу Макса Фольмера «Кинетика образования новых фаз», вышедшую в Берлине в 1938 году, она сразу признала классической и лично перевела с немецкого всю целиком. Но издать ее перевод удалось только в 1986 году – до этого книг, изданных при нацистах, не публиковали.

Все, что выходило за ее подписью — например, они с аспирантом делали совместную статью — было доведено до совершенства. Я знаю еще лишь несколько человек столь же добросовестных, с такой же предельной научной честностью, когда в публикации не допускалось ничего приблизительного.

Работать с Ксенией Михайловной было трудно. Она была трудоголиком и работала часами без перерыва, притом всегда в вечернее и ночное время. Несладко приходилось ее аспирантам: они приходили часам к 9 вечера, пили чай, а часов в 10 начиналась работа с текстами. Я был аспирантом Полукарова, но в конце 70-х мне пришлось с Ксенией Михайловной готовить аналитические обзоры для Института информации. Она была редактором этих обзоров. После 22 часов я уже почти отключался и плохо соображал, а она только-только входила в форму.

Язык у Ксении Михайловны был очень острым. Ей ничего не стоило кого-нибудь вышутить. Когда отмечали 75-летие Бориса Владимировича Дерягина, никто из деликатности ни словом не обмолвился о его ошибочном увлечении «аномальной водой», изучению которой он посвятил несколько лет. Одна Ксения Михайловна в официальном поздравлении произнесла: «Конечно, не все оказалось правильным – но ведь у каждого ученого в 75 лет есть что-то, что нужно отрезать и выбросить». Зал тогда просто взвыл.

Ксения Михайловна была боец. Если ей казалось, что что-то не так, она этого не пропускала никогда. Она всегда выступала на ученых советах, очень по делу, всегда кратко и часто нелицеприятно. Раскритиковать диссертацию ей ничего не стоило.

Когда я защищал докторскую диссертацию в институте имени Карпова, Ксения Михайловна внимательно изучила мой материал, и одно место ей не понравилось. Она виду не подала, но попросила дать ей почитать ряд моих работ. Я понял, что по этому вопросу она собирается мне дать бой. Я ждал: придет ли она на защиту. Ей тогда было 78 лет. Она пришла, и, как я увидел, пришла в боевом настроении. Тогда я этот вопрос из своего доклада исключил. Мне не хотелось с ней дискутировать по простой, проходной работе. Когда началось обсуждение, Ксения Михайловна все-таки высказалась: «Мы прослушали интересную защиту, но очень жаль, что Юлий Давидович ничего не сказал по такому-то вопросу, потому что...». Но все это повисло в воздухе, потому что эту часть я не докладывал. Это тот редкий случай, когда удалось ее немножко обмануть.

Насколько она была требовательна к точности формулировок, я могу рассказать на таком примере. Член-корреспондент РАН Вениамин Григорьевич Левич написал книгу — полу-монографию, полу-учебник, в которой использовал курс своих лекций, который читал в МИФИ. Эту книгу рассматривали как настоящую «Библию». В предисловии к ней Левич написал: «Я постарался для физиков как можно строже описать электрохимию». Ксения Михайловна сказала так: «Мы для химиков читаем эти темы гораздо строже». Поля книги она исписала своими замечаниями, уточнила все формулировки. Например, Левич писал: «Здесь надо воспользоваться амальгамным электродом. Амальгамный электрод — это электрод, где рабочий металл растворен в химически-инертном». Ксения Михайловна поправила, что амальгамный электрод потому и называется амальгамный, что там используется не какой угодно химически-инертный металл, а конкретно ртуть. Я потом изучил все ее замечания к этой книге и написал современный комментарий.

ЗАРУБЕЖНЫЕ КОМАНДИРОВКИ

Ксения Михайловна была одной из первых, кого выпустили из Советского Союза в капиталистическую страну – сначала на конференцию в Париж, а позднее и в США. Ее работы были там известны, но, как потом вспоминал известный электрохимик Джон Бокрис, на конференции все были удивлены, что Горбунова – женщина. Возможно, фамилия «Горбунова» была для них созвучна с Казановой.

Ксения Михайловна любила вспоминать, как они летели в Париж вдвоем с академиком (в те времена - член-корреспондентом) Колотыркиным. Ему вечером в последний день перед отлетом выдали в Президиуме Академии Наук их загранпаспорта (в те времена загранпаспорт хранился в сейфе по месту работы, выдавался перед отъездом, а после возвращения его нужно было немедленно сдать). Валюту на них двоих Ксения Михайловна получала в день вылета, когда объявили регистрацию на рейс. Она примчалась на такси во Внуково, когда уже объявили посадку.

Был у нее зонт-трость (подарок от Американского электрохимического общества), с которым она не расставалась до последних дней. История этого зонта такова. Ксения Михайловна ехала из гостиницы на конференцию и забыла в такси зонтик. И, когда она посетовала о потере, Американское электрохимическое общество преподнесло ей этот зонт-трость.

«Конечно, далеко не все сохранилось в памяти, но всегда вспоминается образ очень умного, цельного человека и талантливого руководителя», – закончил рассказ Юлий Давидович.

Материал подготовлен: Ольга Макарова / Пресс-служба ИФХЭ РАН